ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 1 (Искусство на Западе) - Страница 120

120

И очень характерно, что от мотивов крестьянских и от жилистых мужицких фигур Оппи все более переходит к мотивам абстрактным, как бы вне времени происходящим, и к фигурам женским. Он достигает этим гармоничности своих картин, какого–то впечатления спокойного, уравновешенного счастья, и недаром известный итальянский критик Оуетти свою статью о нем оканчивает такими словами: «Разве не существует потребности утешить себя самого и нас зрелищем человечества более прекрасного и упорядоченного, которое дает нашим чувствам выражение чего–то более спокойного и прочного? Ложь? Нет, иллюзия, или, если вам больше нравится, надежда».

Другой корифей итальянского неоклассицизма Феличе Казоратти шел иными путями. В нем всегда было много декадентства хрупкого, утонченного. Ему уже за сорок лет, и корнями своими он еще достигает fin du siecle'a *, надорванного модернизма, предшествовавшего военным настроениям.

...

* Конца XIX в.

И тем не менее у него та же тенденция к спокойствию, монументальности, строгой стройности, к превращению людей в полузастывшую скульптуру. Он гораздо хрупче, чем Оппи, более изящный, менее ушедший в мускулы. Представители господствующих классов должны чувствовать большую симпатию к утонченному миру, изображаемому Казоратти. Но не характерно ли, что и он идет все же в том же направлении и что иногда, играя на симметрии, на каком–то отождествляющем противопоставлении скульптуры и жизни, на изыскании застывших, но уверенных в себе поз и соответствующей строгой и холодной гаммы красок строит Казоратти последние свои вызывающие шумные одобрения полотна?

Трудно судить издалека, да еще по более или менее случайно доходящим до нас материалам. Очень хотелось бы проверить свое впечатление. Но тем не менее я убежден, что в главном то, что я говорю, совершенно соответствует истине. «Красная Нива» в № 33 дала несколько воспроизведений картин Оппи и Казоратти.

Мы еще неоднократно должны будем вернуться к этой теме, и мы найдем случай подчеркнуть, что в этом неоклассическом направлении буржуазного искусства есть много приемлемого и поучительного для пролетариата, который ведь тоже стремится к порядку и к гигантским стройным системам труда и жизни. Если у веселого возбужденного жизненного тонуса футуристов можно было бы почерпнуть кое–что, то, несомненно, будет чему поучиться и у мастеров неоклассицизма. Если отдельные футуристы могли являться перебежчиками к нам, то совершенно так же возможен и переход в наш лагерь отдельных неоклассиков.

ВИЛЬГЕЛЬМ ГАУЗЕНШТЕЙН

Впервые — Луначарский А. В. Искусство и революция. Сборник статей. М., изд–во «Новая Москва», 1924.
Первая половина этой статьи была напечатана в № 1 непериодических сборников Государственной Академии художественных наук (М., «Искусство», 1923). Полностью опубликована в сборнике статей Луначарского «Искусство и революция».
Печатается по тексту кн.: Луначарский А. В. Об изобразительном искусстве, т. 1, с. 242—245, 259—271 (без раздела «Опыт социологии искусства»).
Эволюция взглядов этого известного на Западе ученого привлекла в 20–х годах внимание советских искусствоведов. Вначале представитель «формального метода», Гаузенштейн, пройдя через буржуазную социологию, пришел, под влиянием широко распространившихся идей марксизма, к концепции, основанной на факте «непосредственной зависимости искусства от общественных форм, которые сами с исторической необходимостью вырастают над определенными формами труда» (см. статью Луначарского о Гаузенштеине в Большой Советской Энциклопедии, т. 14. М., 1929). Однако, говоря о симптоматичности этого поворота Гаузенштейна и высоко ценя эрудицию и некоторые исторические концепции ученого, Луначарский критикует его непоследовательность, не преодоленные эстетство и формализм, отрицание роли социальных революций в развитии искусства и за «неспособность его органически и целиком усвоить марксистскую идеологию» (там же, с. 679).
В 1929 г. Луначарский прочел новую книгу Гаузенштейна «История искусства», которая заставила его изменить свое отношение к этому писателю; исчезла надежда на то, что Гаузенштейн будет все больше освобождаться от предрассудков современного буржуазного искусствознания, стало ясно, что дальнейший путь уведет его в лагерь врагов марксизма. Это освещало по–новому и его старые работы, к которым, впрочем, Луначарский с самого начала относился более критически, чем большинство наших искусствоведов–марксистов того времени. Статья–Луначарского о Гаузенштейне, опубликованная в БСЭ в 1929 году, написана годом раньше, то есть до прочтения последней книги Гаузенштейна. Луначарский высказал свое отношение к этой книге в ряде публичных выступлений и в замечаниях на ее полях.
Мы публикуем здесь первопечатный текст с небольшими купюрами. Привести статью в соответствие с окончательными взглядами Луначарского на Гаузенштейна мог, конечно, только автор. Обращаем внимание читателя на то, что Луначарский, стараясь прежде всего выявить положительные элементы работ Гаузенштейна, лишь в отдельных случаях оспаривает его терминологию и часто сохраняет ее в своем изложении взглядов немецкого искусствоведа; не следует, однако, думать, будто Луначарский эту терминологию принимает.

В последние годы среди довольно многочисленной фаланги художественных критиков и теоретиков искусства сильно выдвинулся Вильгельм Гаузенштейн, которому суждено, по–видимому, по степени влияния явиться наследником Мейера–Грефе. Однако между обоими этими людьми, непосредственно связанными друг с другом, имеется огромная разница. Мейер–Грефе — утонченнейший эстет с известным чувством общественности; Вильгельм Гаузенштейн—-почти целиком социолог, но с художественным вкусом и большим эстетическим уклоном.

120