ОБ ИСКУССТВЕ. ТОМ 1 (Искусство на Западе) - Страница 17

Всем художникам, не имеющим склонности или данных для того, чтобы создать картину, Луначарский рекомендовал с пользой для общества и для них самих пойти в художественную промышленность, на производство, и оставить потуги на создание какого–то «абсолютно нового» искусства, будто бы отменяющего «старый реализм».

Луначарский пишет, что если бывает трудно, иногда и невозможно отличить в безудержных проявлениях формальной левизны «изысканно кувыркающийся талант» от «наглой бездарности», то и среди натуралистических полотен он видел много таких, где не различишь, есть ли у автора талант, придушенный некультурностью и безмыслием, или он просто бездарен.

Отказ от «Деформаций» еще не оправдывает псевдореализма «правых», но и не спасает «левых» от прегрешения против жизненной правды.

Намеренной деформацией пользуется и реалистическое изобразительное искусство — главным образом искусство сатирическое, карикатура. Ясно, однако, что, во–первых, и в этой области художник выявляет дисгармонию самой натуры, не порывая с ее действительными качествами; во–вторых, карикатура — очень важная, но специальная область, из которой живопись другого рода может заимствовать меньше, чем, например, не сатирическая литература из сатирической. Это и понятно: живопись не имеет описательных возможностей, которые неограниченно велики в литературе. Реализм допускает использование лишь тех средств художественного подчеркивания, которые выявляют характер предмета, открывая в нем нечто новое. Это совсем иное, чем искажение натуры ради того, чтобы художник мог выявить оригинальность своих «технических приемов» (а не индивидуальность самого изображаемого явления).

Модернисты теперь, уже после Луначарского, находят еще новые трюки, чтобы иррационализм действительности явился в обличье до безжизненности преувеличенного реализма деталей. Уже появилась и догадка, будто искусство должно в себя принять новейшие достижения физики, химии, математики, новые представления о материи И энергии, о космосе; что может быть реальнее! Всякие выдумки такого рода — продукт дилетантского невежества, наподобие футуристического «машиномоляйства», высмеиваемого Луначарским в «Летатлине» художника–футуриста В. Е. Татлина — нашумевшей в свое время конструкции, долженствовавшей выразить техническую псевдоидею в псевдолетателыюй машине. Художественный талант Татлина выявился в тех его последних живописных работах (театральных костюмах, декорациях и др.), которых Луначарский уже не мог знать; те же, что относились к 20–м — началу 30–х годов, не выделялись среди преднамеренно эскизных работ других «левых», чьи предрассудки Татлин разделял.

Пресловутое «соединение искусства с наукой» и пророчество о том, что новые теоретические представления о массе, времени, энергии изменят суть живописного мышления, — это очередной блеф вроде «интеллектуализма», «аналитизма», «динамизма» и прочих псевдонаучных суррогатов; они известны уже давно (вспомним пролеткультовских поэтов-—«биокосмистов») и добрых плодов не принесли.

Борьбу Луначарского против прожектеров — «обновителей» не следует забывать. То, что он сделал полвека назад, актуально и сейчас.

В чем видел Луначарский путь к возрождению искусства?

Общее и необходимое условие для этого — социалистическая общественность, подъем экономики, повышение образовательного уровня, общее культурное и политическое просвещение художников и всего народа. Но на этой основе должно проводиться еще и то, что обнимается понятием «художественной политики». Она никоим образом не может выливаться в предписание обязательных «рецептов».

Луначарский был здесь верен принципам классиков марксизма и традициям большевистской политики в области культуры. Принятая ЦК партии

1925 году резолюция по вопросам художественной литературы со всей убедительностью подтвердила, что руководство огромным и сложным коллективным делом искусства должно заключаться главным образом в критике проводящей марксистские, коммунистические взгляды на искусство, отстаивающей принципы реалистической эстетики.

Сама постановка вопроса о государственной политике в искусстве требовала разъяснений, и нелегкая обязанность эта легла на плечи Луначарского, первого народного комиссара просвещения.

Ему приходилось разъяснять не только общепартийную и общегосударственную позицию, но и свою собственную, которая также подвергалась с разных сторон критике, порой нападкам. В этих условиях немало недоумений породили заявления Луначарского, что у него нет своей особой художественной политики, что он рассматривает себя как проводника политики партии.

Противоречие это мнимое. У Луначарского не было сомнений в том, что Коммунистическая партия и может и должна давать общее идейное направление работе деятелей искусства, анализировать результаты их творчества, выдвигать и пропагандировать актуальные задачи. И он напоминал, что плодотворность партийного руководства искусством возможна лишь в том случае, если коммунисты, принимающие в нем участие, будут сами учиться—? учиться применению основ марксистского мировоззрения к эстетике, изучать наследие, оставленное нам выдающимися художниками, теоретиками, историками искусства, знать современную художественную жизнь, уяснять себе и критически оценивать новые произведения.

Главная работа партийного руководства в искусстве — идеологическая. Государственное руководство страны будет в своем главном направлении руководиться партией. Однако именно государственному аппарату принадлежит осуществление практических функций: финансировать художественные организации и предприятия, распределять государственные заказы художникам и т. п. И в применении таких средств руководства Луначарский настаивал на величайшей осторожности, чтобы НИ одна из художественных групп не считала себя вправе выступать от имени государства. Наиболее недопустимыми он считал те случаи, когда тот или иной представитель власти, какой бы значительный пост он ни занимал, отдавал предпочтение какой–либо группе на основании своих личных взглядов и вкусов. В выступлениях Луначарского, в которых он выражал свои личные суждения, не было и малейшего оттенка «директивности», и возражали ему устно и в печати, как всякому критику.